Эксперименты с каменной кошкой.

Мои первые картины из песка с парой аистов, композиция с вазами и зимний сад с каменной кошкой.

Здесь приглушенная цветовая гамма. И первые пробы выделить центральные объекты картин рельефностью. Сделала это путём чередования слоёв песка и клея.

Мне не доводилось где-либо видеть или читать об использовании песка и клея в создании картин. Сейчас эти картины я бы сделала более выразительно.

Песок. Бусинки.Клей. Краски.

Приманила на мёд.

Бескрайние Даурские степи. Редкие сёла. Не широкие причудливо извилистые речушки, почти незаметные, прячутся в высокой траве.

Обосновалась я в одной небольшой деревушке. В одну улицу. Вдоль такой же узенькой и неглубокой речной протоки, но с берегами заросшими черёмухой и ивняком.

С противоположной стороны деревни – одинокое возвышение-гора с берёзками по склону, окружённое густыми зарослями конопли.

Сюда за груздями привела меня однажды свекровь Лукерья Матвеевна. Я заприметила её впервые на одном из занятий, где проводила политинформацию. В тот раз одна из женщин шепнула мне – это мать Геннадия, пришла посмотреть на тебя.

В другой раз она пришла в дом, где я поселилась. Хозяйки в доме не было. А я занималась уборкой – скоблила насухо ножом широкие половицы некрашеного пола.

С Геннадием мы познакомились весной в 1955 г., когда он вернулся со службы в Армии. Первый на селе гармонист. Видный и богатый (по тем временам) жених.

Отец его и братья работали трактористами и прицепщиками. Значит, и зерно у них было, чтобы себя и скот кормить. Держали они в своём хозяйстве корову, овец и кур. А Геннадий приехал из Армии в кожаном пальто ( служил он в Монголии). Такого пальто на селе ни у кого не было. Да ещё и отрез на костюм себе купил. Деньги в Армии на мелочи не расходовал.

А на что он попался в мои « сети»? Очень просто – на мёд! Я уже писала, что через дырки в заборе угощала деревенских друзей ложкой золотистого и ароматного мёда. Как мухи на мёд, « слетались» они к пасеке, когда мы начинали качать мёд.

И, конечно же, не пропускал эти моменты Геннадий – любитель мёда. Ему доставалась порция из самой большой ложки. Можно сказать, что он « прилип» на мёд, а точнее ко мне.

Тем временем пришел из Армии Иван Жуков. Белокурый шутник и весельчак. Полная противоположность Геннадию. Стал он «подбивать клинья» под меня, судачили кумушки.

Организовал через соседку сватовство. Та пустила слух, будто я выхожу замуж за него.

Однажды летним вечером меня вызвали на улицу. Я вышла за ворота. Группа парней окружила меня. Были здесь и Геннадий со своими братьями и Иван с друзьями.

Двоюродный брат Геннадия Толя сказал: - Вика, мы не отпустим тебя, пока не скажешь – с Геной или Ванькой останешься?
- Вы что, выпили лишнего?
- Да нет, мы серьёзно! Выбирай!

Пришлось подчиниться. Выбор-то, конечно, был определён давно. Мне оставалось только указать на Геннадия, что я и сделала. Меня тот час же отпустили. Парни вскоре мирно разошлись.

А осенью мы сыграли свадьбу.

Дед молча ухмылялся.

Занесло меня на самый юг Читинской области, в Даурские степи. Кто-то возможно читал роман-трилогию К. Седых, выпущенную в Восточно-Сибирском книжном издательстве в 1960 г.. Первый роман – « Даурия». Река со звучным названием Аргунь, казачьи сёла и судьбы казаков. Бескрайние, бесконечные степи. Я ещё вернусь к воспоминаниям связанным с Даурией.

Довелось как-то мне по делам колхозным ехать на машине в г. Борзю. Туда ехали днём, возвращались ночью. Ни машин, ни огонька кругом. Водитель то и дело сворачивал то вправо, то влево, то гнал машину прямиком помимо трассы. Как и чем он ориентировался – непонятно. Знаков и в помине не было.

Работала я помощницей у пчеловода. Дед уже довольно старый был. И хитрый, как я потом поняла. Он одни ульи осматривает, другие мне велит. А когда уезжает, наказывает – обязательно проверить этот или тот улей, что-то пчелы беспокойные.

Я уверенно пыхнула дымом в леток. Сняла крышку. Пчёлы тучей черной накинулись на меня, не успела и дымарь поднести.

Крышка полетела в сторону. Я вприпрыжку – в омшаник. Пчёлы у меня подмышками, на животе, на ногах – везде.

Впопыхах всё скидываю с себя. Сетка с головы, рубашка – на полу. Никак не могу стянуть с себя штаны. Лицо, руки, ноги, спина, грудь – всё горит огнём.

Наконец удаётся стянуть штаны. Но какие ещё пчёлы оставались там – все уже без жал. А жала их торчат, как занозы. Вытаскивай не вытаскивай их – бесполезно. Дело своё пчёлы сделали.

Ничего – пережила. Иммунитет уже был к пчелиному яду.

Только с темнотой накрыла я злополучный улей крышкой.

Деду я ничего не рассказала. Этого и не требовалось. Он только молча ухмылялся.

В тот улей он почти не заглядывал – мне оставлял. А я была научена. Хорошую порцию дыма давала туда прежде, чем крышку снять. Подсадила на рамку другую матку, как оказалось, матка там погибла.

На всей пасеке, а ульев насчитывалось наверно штук 40, такой злой семьи пчелиной больше не было.

Зато мед качали мы вместе с дедом. Он даже не сердился, если я кого-нибудь через дырку в заборе угощала ложкой золотистого ароматного мёда.

Тигр в засаде.

Коллаж для детской комнаты. Фон из темно-зеленой ткани с коричневыми стволами деревьев. На одном из них – обезьянка. В густой высокой траве затаился тигр. Только глаза светятся, выдают его присутствие.

Все растения и тигр – из ткани. Обезьянка – из песка.

Что за палочки-выручалочки на снегу?

Сёла переходили попеременно то к белым, то к красным. В очередной раз стояли белые в родном селе деда. Вылавливали по домам красных. Дмитрий приехал ночью домой за продуктами. Его успели предупредить. Предупредил кто-то и белых.

Пришли утром трое белых в дом. Поставили мою бабушку Анастасию под прицел ружей. За подол её платья вцепились малыши.

- Говори где хозяин. Не скажешь – расстреляем.

Не знала Анастасия, где муж. Да если бы и знала – не сказала.

Разделились белые: один остался с Анастасией, двое обыскивали дом и сараи. Была осень, выпал ранний снег. Один из них углядел в огороде несколько палочек, воткнутых в снег.

-А это что за метки там? – обрадовался он находке.
-Что там закопали?

Не дожидаясь ответа, бросились проверять. Вернулись быстро. И злые.
Долго очищали обувь снегом и матюгались..

Оказывается, дети ходили на огород по-большому и эти места помечали палочками.

То-то было потом смеху.

Неожиданно началась пальба в другом конце села. Некогда стало белым пытать Анастасию. Ускакали в спешке.

Это пришли красные, выбили белых из села. С красными пришел и Дмитрий.

Приговорили Дмитрия к расстрелу.

Всегда интересно заглянуть в прошлое своих предков. Что-нибудь да отыщется интересное.

В годы гражданской войны мой дед Дмитрий Иванович воевал в стане красных. Воевал и против белых и против японцев. Всякое случалось в ту пору.

Однажды белые приговорили его к расстрелу. Держали его с другими приговорёнными в тюрьме г. Нерчинска Читинской области. Приговор по какой-то причине не привели в исполнение. Погнали всех этапом в Читу.

В Чите среди надзирателей оказался односельчанин. Каким-то образом ему удалось освободить Дмитрия с товарищем. Вернулся домой. А там уж и не чаяли увидеть его живым: дошла до них весть о приговоре.

В архивах Читы сохранились документы об этих событиях. Младшая дочь его Антонина работала в архиве и нашла их. Принесла домой. Читали документы вместе с отцом и плакали, вспоминая события.

…Люблю я пышное природы увяданье…

Эта картина навеяна яркими красками осени.

Зелёные кроны деревьев сменяются желтыми, бордовыми, оранжевыми цветами. Необычайно красивы клены. На одном дереве и зелёные, и оранжево-желтые, и ярко-красные листья.

Роскошно-розовая крона осины очаровывает. Она как пышное бальное платье.

Ясное голубое небо. Редкие белые облака. И где-то в вышине – стая улетающих птиц.

Песок. Клей.Краски.

Как муж снимался в «Даурии»

Читали мы романы о жизни казачества и о событиях, происходящих в Даурских степях, вместе с мужем Геннадием. Эти места он хорошо знал. Однажды мы узнали, что в Чите Е.Капелян начал съёмки фильма «Даурия» по роману К. Седых.

У нас был отпуск. А сборы были недолгими. И мы отправились в Читу.

Всех добровольцев для съёмок переодевали. Мужа – в одежду купца. Штаны, заправленные в сапоги, белая рубашка с галстуком, пиджак, кепка с блестящим козырьком да наклеенные усы.



Выдали ружья. Пока они ползали между деревьев в сквере, «стреляли» по красными, я с детьми находилась поблизости и фотографировала их передвижения. В фильме эпизоды в сквере промелькнули в течение нескольких секунд.

Но зато остались фотографии на память. И приятные воспоминания.

Видит око да зуб неймёт.

Скопа на скале, недоступной для любителей поживиться отложенными яйцами, соорудила своё гнездо.

Эту хищную птицу я выложила на клей ПВА из речной гальки. Окрасила лаком для ногтей. Обрыв выполнен из песка. Использованы здесь корешки, мох и скорлупка ореха.

Эту картину я подарила внуку Дане на день рождения в 1999 году.

Затей и Капка.

Иногда я перечитываю тетрадь с воспоминаниями мамы. Сегодня прочитала о братьях Затее и Капке. Они были родственниками Арины. Арина – жена моего дяди - Мефодия Кириллова.

Один из братьев Затей был обременён семьёй. Второй Капка – не имел детей. Какой-то осенью братья поделили хлебные снопы на гумне поровну. И каждому из них не спится в собственных постелях.

Затей думает: - Обделил я брата, у меня-то дети подрастают, помощниками становятся. А у брата детей нет – один он.

И Капка засовестился: - Нехорошо я поступил, у брата семья большая, едоков много, а нас всего двое.

Думали думы братья, да и пошли каждый на свое гумно. Затей подхватил сколько было по силам да понёс к брату на гумно. И Капка так же сделал. И встретились братья на полпути. И поняли друг друга.

А в деревне потом долго потешались над ними. Да ставили в пример своим детям.

Как темнокожего истукана сменить на важного блондина

Задумали расселить детей, и предложили им выбрать себе комнаты. Дане оказалось всё равно, а Саша сразу заявила свои права на кабинет. Это самая тёплая, но и самая маленькая комната. Дане досталась большая, но самая холодная.

У Дани в комнате есть гардеробная. А вот у Саши ничего нет. Вспомнили про старый шкаф, большой и почти чёрный. Выкинуть не успели. И теперь решили его изменить. Поскольку фон на цветочных обоях в комнате белый, то и дверки шкафа и антресолей покрасили в белый цвет. Появилась идея – украсить шкаф рисунками и цветами, как на обоях.

Чёрную акриловую краску я разбавила белой до темно-серого цвета. На дверках и антресолях нарисовала цветы и завитушки. Рисовала кисточкой, где-то сплошной линией, где-то пунктиром и точечками. На боковую часть переползли такие же рисунки с обоев.

Теперь часть стены занял шкаф. Он слился в гармонии с обоями и больше совсем не похож на прежнего темнокожего истукана. Стал важным и нарядным блондином.
Внутри на дверки Саша наклеила свой портрет и нотные странички. Стенки оклеили обоями. Так старый шкаф получил вторую жизнь.

Дед Дмитрий – казак и трубач.

Жили мы, Забайкальские казаки, вольно. Службу казачью строго несли и всякую домашнюю и крестьянскую работу исполняли за милую душу. Сёла наши по Аргуни были расположены. Людные да богатые.

Люди весёлые, на работу удалые. Всяк был себе хозяином. А работа хоть и тяжелая, так ведь на себя это было. А своя ноша не тянет.

Так рассказывал дедушка Дмитрий Иванович Кириллов о своей казачьей жизни. Жизни до революции.

Сейчас что стало с этими сёлами? – говорит он – Места, где наши деды да прадеды жили, травой да бурьяном поросли. Самых работящих да хозяйственных казаков раскулачили. Многих в тюрьмах да лагерях сталинских погноили, другие за границу успели уйти да по городам на казенный паек подались.

Служил дед на службе казачьей во взводе трубачей. Было их около сорока человек. Хранилась фотография трубачей в семье. А сейчас остался только клочок газеты « Комсомолец Забайкалья» со снимком их взвода. Да обрывок статьи, где рассказывалось о Митрии – Забайкальском казаке. Взвод входил в состав 1-го Читинского полка Забайкальского войска. Снимок относится к 1906-1909 гг.

Многие годы хранил он два своих Георгиевских креста да советские награды « Знак Почета» и медаль « За доблестный труд» у Васильевны. С Васильевной после смерти Анастасии Андреевны он прожил около 20 лет. Да вот то ли она награды не сохранила, то ли её дети. Но так или иначе его награды не вернулись его наследникам.

Прожил Дмитрий Иванович около 90 лет. Строг был. Побаивались его, но и уважали. Отличался аккуратностью во всём. Не любил баловства за столом – еда это святое.


Как обижали Анастасию.

Отличался Дмитрий Иванович и справедливостью своей. В обиду слабых не давал. Вот что написала Антонина в своих воспоминаниях о матери Анастасии Андреевне.

Когда Дмитрий служил, Анастасию сильно обижали. Сестра Дмитрия Евдокия, жена его брата Арина и приживалка свекра Ивана Сергеевича. Тот был безвольным и не мог защитить.

Эти заговорщицы написали письмо от имени Дмитрия, где он якобы сообщал о своей женитьбе в Чите. Анастасия измученная непосильным трудом и переживаниями перестала спать. Много плакала. Её начали преследовать страхи.

Тётки заперли её в пустом доме. Почти не кормили. Да ещё и пугали: то курицу вдом через окно закинут, то стучат в окна и двери.

Ехали мимо дома братья Ивановы Мирон и Андриан. Услышали стоны и крики. Подошли к дому. Поговорили с Анастасией. Да и съездили к её матери за 8 верст, привезли. Да отправили попуткой письмо Дмитрию. Он приехал быстро.

Навел порядок в доме. Свозил Анастасию к врачам. Только и надо было ей снотворное. Стала хорошо высыпаться, болезнь и прошла. И никогда не возвращалась.

Дмитрий увёз Анастасию с дочкой Груней с собой на службу. Там она работала и до конца службы была с ним.

Подиум для туфельки.

Я уже рассказывала, как из колеса прялки делала люстру для прихожей.

Сейчас я закончила другую вещь из оставшейся части этой прялки. Осталась стойка, на которой и держалось колесо.

Эту вещь мы придумали втроём: Володя, Марина и я. Вернее идея-то возникла у Марины. Мы с Володей её поддержали.

Стойка – это две параллельные разные по высоте стойки и одна маленькая часть – горизонтальная. Сверху на основной длинной стойке – резная деревянная шляпка с резьбой. Всё сделано на совесть – выточено на станке. Расстаться – выкинуть жалко.

Отшлифовала, покрасила. Использовала два цвета – бордовый и золотистый. Краски акриловые.

Сделали основание из деревянной доски 5 см. Просверлила отверстие для основной стойки. Я соединила все части при помощи клея «Титан». Под основание вырезала кусок линолеума, чтобы не царапать пол. Приклеила.

Более короткая стойка на 15 см. не доставала до основания. Неожиданное решение нашла Марина – поставить эту стойку в какую-то обувь. Идея мне очень понравилась. Нашлись туфли – берегла их для другого случая. Хотела когда-нибудь сделать напольную лампу. Примерили мы туфельку. Очень даже интересно.

А почему туфелька? Да очень просто.
Ведь мы делаем вещь для хранения обуви – домашних тапочек. Они подчас везде валяются. То и дело слышно – где мои тапочки?

Вместо колеса мы подвесили на стойку корзину. И красиво, и необычно и тапочкам нашли место постоянное.

Основание этой вещи я покрыла куском кожи, покрасила. Зафиксировали туфельку двумя саморезами. Заполнили цементным раствором. Хорошо и надёжно закрепилась в туфельке короткая стойка.

Поверх цемента через край насыпала речной гальки. Приклеила на ПВА. Покрыла лаком для ногтей. Засунула в корзину тапочки.

Теперь наше изделие стало ещё одним украшением в прихожей. Вот такой получился у нас подиум для туфельки.

Дым валит во все стороны.

Была у мамы тетка Ксения. Заводила и большая выдумщица. Едва она узнавала о предстоящей ворожбе в деревне, так у неё сразу разыгрывались фантазии.

В полночь девчата собирались у чьей-то баньки. Нужно было просунуть руку в темное окошечко бани. Если рука касалась чего-то мохнатого – жизнь будет в достатке, если гладкого – в бедности.

К моменту ворожбы Ксения уже сидела в бане. Одной девушке она подставляла под руку кусок овчины, другой – тазик или просто дощечку. Девчата несмело и со страхом просовывали поочерёдно руки в пугающую темноту. А потом с визгом выдёргивали.
Для них бани после полуночи были местом страшным и таинственным. Топились они чаще всего по-чёрному. А Ксения ничего не боялась.

Теперь мало кто знает что такое топить по- черному. Было в бане всего одно помещение. Здесь и полок для мытья, здесь и каменка. На которой установлен котел для горячей воды, здесь же и раздевалка. Дым валил во все стороны между камнями и через открытую дверь. Окуривал и коптил потолок и стены. Всё было черно. Именно из-за черноты и была баня ночами более всего пугающе загадочной.

Только более зажиточные могли себе позволить бани с предбанником, хорошей каменкой и дымоходом.

Как на чучело шапку нахлобучили.

Однажды Ксения устроила в деревне настоящий переполох. Сделала чучело. Набила соломой нижнее бельё – рубаху и кальсоны. Разложила у чьего-то крыльца. Соорудила голову и нахлобучила на неё шапку. Имитировала лужу крови – налила воды на землю. В темноте всё это было похоже на убитого человека. Постучала в окно. Хозяева вышли на стук. И наткнулись на убитого.

Ксения затаилась неподалёку. И, прыская от смеха в ладошку, наблюдала за происходящим.

Задними дворами кто-то сбегал за соседями, а те - за своими соседями. Прибежали человек десять. Разглядывали издалека. Подойти ближе побаивались. Один смельчак пошел – надо же узнать, кого убили. Подошел, наклонился.

- Вот зараза! – воскликнул и в сердцах сплюнул.
- И кто же это умудрился? – посмотрел на всех и засмеялся.

Тут напряжение спало, и все быстро обступили «убитого».

…Свет мой, зеркальце… (продолжение).

Уж и не помню, откуда взялось зеркало без рамы, размером 30 на 70 см. Выпилила для него из ДВП овал (по углам зеркала примерно на 5 см больше). Приклеила посредине овала зеркало на специальный клей. Из ненужного шелкового халата (ткань красивая, яркая) вырезала с учетом подгиба и драпировки четыре полосы.

Подклеила ткань возле зеркала подгибом внутрь. Но не внатяжку, а присборивая. Затем подогнула на изнанку овала и приклеила, также присборивая.

Получилась рама с легкой шелковой драпировкой. Украсила её бусинками и сердечками (тоже на клей).


Так для всех зеркал (о которых написала раньше) использованы материалы не новые – а то, что нашлось дома. Покупать пришлось только клей да золотистый спрей.

Музыкальный момент

Глаза двухлетнего ребенка расширились от удивления – что это мама показывает ему? Какие-то полоски бумаги, а на них слова, написанные крупными четкими буквами. На обороте – картинки или фотографии...

По нескольку секунд три раза в день перед его глазами мелькают слова и картинки, потом целые предложения, а позднее и самодельные книжки.

Так Марина (моя дочь) учила читать детей по системе Глена Домана. Дане было два года, а Саша уже ходила в подготовительную группу детского сада. Результат потрясающий! Очень скоро Саша стала читать младшему брату детские книжки (не по слогам), а в начальной школе показывала лучшие результаты. А Даня в три года читал все подряд, что на глаза попадалось, а с четырех – самостоятельно детские книжки. Он и сейчас много читает.

Воспитание и обучение детей для Марины стало делом ее жизни.

Внуки успешно занимаются музыкой. Саша уже студентка 1-го курса колледжа искусств им. Даргомыжского по классу фортепиано, а Даня заканчивает 6-й класс школы при колледже – сначала учился игре на блок-флейте, а теперь осваивает фагот.


Они регулярно участвуют в разных конкурсах и концертах. В апреле Даниил успешно выступил на областном конкурсе и занял 1-е место, а Саша стала дипломантом международного конкурса в Доме творчества  композиторов в Рузе! Поздравляем их и желаем успеха в будущем!



Я очень люблю слушать в исполнении внуков произведения, которые они разучивают. На домашних праздниках и концертах их слушают с удовольствием и дети, и взрослые. В наших домашних концертах стали принимать участие и соседские дети.

Марина в своё время вместе с Таней - двоюродной сестрой - закончили музыкальную школу и музыкальное училище по классу фортепиано. В наших семьях часто устраивались музыкальные вечера, на которые сходились родственники,друзья, соседи. На один из таких вечеров пришёл и дедушка Марины - Яков Григорьевич.

Я писала раньше, что Геннадий в молодости лихо играл на гармонике, затем на баяне. На один из юбилеев дети ему подарили аккардеон. Геннадий быстро освоил его, играл по нотам, а чаще - подбирал на слух любимые мелодии.

Они живут рядом!

Дарье Игнатьевне Поспеловой идет девятый десяток. В 17 лет была угнана на работу в Германию. Сначала работа на стекольном заводе, затем – на хозяев-немцев на хуторе. Осколки при бомбёжке в голове и ноге. Перевязанная, хромая, она продолжала работать.

Еда скудная. Только с приближением Красной Армии, по совету знающих немцев, хозяева стали лучше кормить своих работников.

А однажды хозяйка повезла Дашу в больницу. Лёжа на операционном столе, впервые за три года услышала радио и русскую речь.

Это было сообщение:

-Германия капитулировала! Победа!

Ликование русских женщин и испуганные лица немок! Незабываемые минуты!

И долгое возвращение на Родину!

День Победы стал для Даши главным праздником. Затем к нему добавилось ещё одно событие – она встретила свою первую и единственную любовь. Это произошло тоже 9 мая.

Трудные послевоенные годы… Вырастили и дали образование двум сыновьям. Но рано ушёл из жизни муж. Уже взрослым потеряла младшего сына – надежду и опору.

Не менее трудными, как и для всех нас, были годы перестройки для Дарьи Игнатьевны. Переезды и неустроенность в последние годы. Самое приятное в этот период – общение с друзьями-узниками фашистских лагерей в Нижневартовске. Она и сейчас переписывается с ними и навещает раз в год.

Теперь Дарья Игнатьевна живет в пригороде Тулы, в десяти минутах езды на автомашине до центра города. Мы помогли приобрести ей квартиру, сменили устаревшую газовую колонку, часть сантехники и др. Купили сотовый телефон, научили пользоваться им. И по сей день при каждом разговоре она говорит: спасибо за всё!

Дарья Игнатьевна любит повторять – мир не без добрых людей! Навещает её соседка Наташа, помогает, поддерживает. Регулярно пишет письма племянница Тома из Донецка.

Они, бывшие узники, живут рядом с нами. Молодому поколению надо знать и помнить о них. Мы поздравляем Дарью Игнатьевну и всех россиян с Праздником Великой Победы!


Вот несколько историй из жизни Дарьи Игнатьевны.


В карцере по доносу.


К утру, наконец, задремала. Но, как и двое суток и сутки назад, опять ненадолго.

Во сне потянулась – ноги упёрлись в стенку. Сидеть на полу холодно и сыро. В отчаянии встала. Но сил попрыгать, чтобы согреться и привести в нормальное положение тело, уже не было. Спиной сползла по стенке вниз на пол. Съёжилась и вновь попыталась задремать.

Вспомнился дом, зелёная лужайка во дворе, мама и горячие оладьи по утрам. Судорожно сглотнула слюну.

Открыла глаза – всё те же сырые и холодные стены. Всё тот же карцер. Метр на метр. Между потолком и стеной отверстие-щель. Предусмотрен хоть какой-то воздухообмен между карцерами.

Этого явно недостаточно – в карцере нет параши. Не говоря, уж о каком-то сиденье или лежанки. Можно только сидеть или стоять. Дверь открывают два раза в день: один раз – ставят чашку с болтушкой и тонюсеньким ломтиком хлеба, второй раз – забрать чашку. Третьи сутки длится эта пытка для 17-летней Даши. А всего-то - она оторвала от простыни 20 см. и сшила себе бюстгальтер. Донос – и она здесь.

Наконец трёхсуточный срок наказания истёк. Дверь открылась. Поставили перед Дашей ведро с водой и тряпкой, совок.

Быстро привела в порядок карцер. Побежала в барак за сменной одеждой. Там её встретила доносчица, засмеялась: --Ну, что, Дашенька, понравилось!?

Не ответила ей – скорей помыться надо и постирать. Чистая, она упала на нары и спала сутки, ничего не видела и не слышала.

Совсем ещё недавно Даша жила беззаботной жизнью. Училась в медицинском техникуме. Потом война, бомбёжки и чёрный день, когда её и других молодых людей увозили в Германию в товарных вагонах.

Лагерь. Жизнь в бараках. Работа на стекольном заводе, туда и обратно под конвоем. Советские самолёты периодически бомбили завод. Все бегали в укрытия. Но были и убитые и раненые. Дашу ранило легко: двумя осколками в голову и ногу.

Однажды повезло. Немцы выбирали среди узников работников себе на хозяйство. Взяли и Дашу. Там жить стало легче.

Кто-то может сказать: --Да какая она узница? Однажды мы услышали такие слова от одного человека. И были не просто удивлены, а поражены этим. А если бы в рабство была увезена его дочь, совсем ещё девочка? Какое чувство он бы испытал при этом? Что придётся ей пережить на чужбине? Останется ли она в живых? Вернётся ли когда-нибудь на Родину?

Такая вот система была.

Дарья Игнатьевна в жизни своей вечная труженица. Вырвавшись из рабства в Германии, она, молодая девушка, надолго отказалась от хлеба. По рублику, по копеечке сумела скопить необходимую сумму на швейную машинку.

Так швейная машинка стала её кормилицей на всю жизнь. Сначала себя одела. Первым делом сшила пальто из шинели. И первый выход на танцы. И встреча с будущим мужем.

Работала и шила, шила и работала. Одевала себя и семью. И шила на продажу. А то, что она продавала вещи, сшитые собственными руками, власти порой считали спекуляцией. И Дарья Игнатьевна часто страдала от преследований. Но надо было жить, не существовать, а именно достойно жить.

Я вспоминаю, как зять-студент моей коллеги по работе, шил джинсы и себе и друзьям. В продаже-то их не было. И попал в тюрьму за спекуляцию.

И ещё я вспоминаю случай из собственной жизни. Брат наш повёз сестру и меня в шахтёрский посёлок за покупками. В магазине я увидела в продаже ассортимент пуговиц. Я много шила и всегда нуждалась в пуговицах. В наших магазинах такого ассортимента не было.

Я тут же попросила у продавщицы и эти пуговицы, и те и другие. Сначала она мне подавала их. А потом умерила мой пыл. Скривила губы и гаркнула:

-Спекулянтка! Не дам больше! Милицию вызову!

И не дала. Правда милицию не вызвала. Я-то на продажу не шила. Но настучи кто-то на меня, попробуй докажи, что ты не осёл, т.е. не спекулянт. Мы переглянулись и засмеялись. И ушли из магазина с тем, что успела подать продавщица, дама неопределённого возраста и полным отсутствием каких-либо признаков талии и обгрызенными ногтями, обрамлёнными чёрными полосками.

Других покупателей в магазине не оказалось.
И эта угрожающих размеров дама осталась в обществе напарницы, размышлять на темы спекуляции и спекулянтов.

Любое маломальское предпринимательство преследовалось. Что уж тут говорить о Дарье Игнатьевне. Ясно, что она преследовала свои « корыстные цели».

-Наживалась! – утверждали власть имущие.

Трудно жилось Дарье Игнатьевне. Пострадал муж за то, что выдал сослуживцу на свадьбу лишнюю буханку хлеба. Его болезнь, болезнь свекрови. Уход за ними.

А после выхода на пенсию, пришлось идти на рынок – пенсию по полгода не выплачивали.

Дарья Игнатьевна не жалуется. Не одной ей пришлось выживать в этом мире. Она просто вспоминает. И беспокоится за будущее своих внуков и правнуков, каким станет этот мир для них?



Наперебой угощали и благодарили.


Люди забывчивыми бывают. Пришла в голову какая-то мысль, соскочил, побежал и не вспомнил: что делал, что в руках держал или возле ноги поставил. Хватился да поздно – поезд ушел, автобус умчался.

Находила Дарья Игнатьевна в автобусе (когда-то работала кондуктором) разные вещи пассажиров. Как-то часы нашла, по всему видно – дорогие. Вышла в следующую смену, часики в сумку с билетиками рядом положила.

Подходит человек – не находили ли часики? - А какие они, ремешок какой и прочие приметы – спрашивает Дарья Игнатьевна. – Вот твои часики, да не забывай больше – наказывает она.

В другой раз - перчаточки, в третий – ещё что-то. А однажды оставили – ну просто головную боль.

Ехала в автобусе группа молодёжи, с гитарой. Веселились, пели всю дорогу. Выскочили, толкая друг друга, на конечной остановке. Рейс был последний – город в ночь погрузился.

Пассажиров новых нет, время есть, можно подмести пол в автобусе. А где молодёжь кучковалась – сумка под лавкой. Большая и тяжёлая. Заглянула в неё – продукты, да какие! Много всего и бутылка водки в придачу. В магазинах тогда – шаром покати, пустые прилавки.

А в кармашке сумки – шесть паспортов и шесть путёвок на местную турбазу. Что же теперь делать? Сдать в диспетчерскую – не надёжно – всяк туда может зайти. Вдруг что-то потеряется.

Взяла домой, кое-как дотащила. Убрала в холодильник. Утром всё скидала в сумку и потащила к автобусу. Вышла на конечной остановке. Домов близко не видно. Пошла наугад. Спросила одних, других – наконец указал кто-то нужное направление.

Далеко ещё идти. Ноги уже спотыкаются – сапоги-то на высоченных каблуках. Тропинок не видно, через колдобины да ямы, через поваленные деревья сумку тащила. Наконец увидела дома, да и на дорогу вышла. Легче стало идти.

Дотащилась до первого дома – оказался спортзал. Там уж молодёжь крутилась. Поздоровалась. Справилась о хозяевах сумки.

-Ой, они же там сидят, что делать не знают, - вскрикнули девчонки и побежали.

Вернулись с теми, вчерашними пассажирами автобуса. Обрадовались они. Кто-то обнял Дарью Игнатьевну, кто-то в сумку полез – паспорта и путёвки искать.

-А ведь я не завтракала. Чаю-то нальёте?

Подхватили ребята сумку и Дарью Игнатьевну под руки, помчались в соседнее здание. Выставили из сумки всё на стол. Нарезали сыр, колбасу и прочие вкусности.

Угощают наперебой, благодарят. Попила чайку Дарья Игнатьевна и потопала по дороге к автобусу. Провожающих – хоть отбавляй.

Позднее на собрании коллектива автобазы начальник зачитал благодарственные письма в адрес Дарьи Игнатьевны.

…Свет мой, зеркальце… (продолжение).

Второе несколько лет стояло на даче – это дверца от старого шкафа с зеркалом. Зеркало отличное. Решила сделать ему хорошую раму, задекорировать ее. Покрыла её песочком на клей ПВА в два слоя. Потом – золотистым спреем.

Были у меня заготовки золотых листочков и гроздьев винограда – из кожи. Распределила их по раме, приклеила. А потом проложила между ними лозу (это были корешки ивы очищенные и окрашенные под золото). Приклеила их в местах соприкосновения с рамой.

Так старое зеркало получило вторую жизнь и украсило прихожую.

Подсказка - как сделать из кожи листочки и виноградины:
1.Листья вырезать из лоскутов кожи нужной формы, прожилки надрезать лезвием слегка и провести надрезом быстро над пламенем свечи, замшевую сторону смазать клеем ПВА, положить на место и придать нужную форму (морщинки).
2.Виноградины - вырезать из кожи кружочки (размер их немного больше, чем готовые ягоды), разогреть хорошо сковороду и положить кружочки замшевой стороной вниз, пока не получится выпуклая форма). Кромочки смазать клеем и приклеить их в виде грозди.

Талька – Наталька.

Мама, встав на табурет, подхватила с печи (на русских печках было место, где мог спать не один человек) трёхлетнюю Тальку подмышки и понесла к умывальнику.

- Сидела хорошо, так помешали, - ворчала Талька в руках у мамы.

- Поворчи ещё у меня! – гремела мама умывальником – Проситься надо! Вот отшлёпаю – будешь знать!

Талька - наша сестрёнка. Двоюродная.

Её мать – мамина сестра Наталья. Из всех детей Кирилловых она одна получила образование. Она фельдшер.


Перед войной Наталья вышла замуж за Сергея Кузнецова. Он ушел на фронт.
Без него родилась дочка. Тоже Наташа. Не вернулся в семью её отец.

Наталья одна воспитывала дочь. А личная жизнь у неё так и не сложилась.

Маленькая Наташа, а попросту Талька-Наталька, как мы её называли, иногда подолгу жила у нас.

Будучи ещё маленькой, она делала попытки называть нашего отца – папой. Но мы были собственниками и одёргивали её:

-Это наш папа, не твой.

А, в общем-то, мы жили дружной большой семьёй. Когда тетя Наталья работала или в нашем селе, или в соседнем Алеуре, мы ходили к ним в гости.

Тёте выделяли при медпункте комнату. У неё всегда было чисто побелено, всё блестело и аккуратно расставлено по местам.

Угощала нас обязательно жареной картошкой. Она жарила её на рыбьем жире. Нам очень нравилось. Дома так не готовили.

Когда тётя Наталья уехала с Талькой в Иркутскую область, видеться мы стали очень редко. Маленькая Наташа, теперь уже не Талька, приезжала к нам после своего замужества.

А когда появились у неё сыновья Андрей и Валера, не раз приезжала с ними погостить.
Маленькая Наташа с сыном Андреем
Младший Валера с моим мужем Геннадием


Тётя прожила долгую жизнь. Последние годы с дочерью. Я вспоминаю, как она любила ворожить на картах.

И главное, что карты ей не врали. Случалось, что мы были свидетелями этого.

Маленькой Наташе всегда хотелось иметь отца. Но только взрослой ей удалось его найти и встретиться.

Теперь мы с Наташей дружим на расстоянии – разъехались далеко друг от друга. Переписываемся и перезваниваемся.

На днях Наташе - Наталье Сергеевне Татарниковой исполняется 70 лет! Все мы сердечно поздравляем с юбилеем и желаем всего самого доброго!

Нельзя во злобе и обиде жить.

До войны мы жили на станции Зилово. Потом переезд на станцию им. Кагановича. Отец ремонтировал вагоны, что приходили с фронта.

В 1943 году мы переехали в соседний колхоз. Там легче было прокормиться. Нас поселили в хорошем доме с амбаром, с подвалом для скота, верандой и высоким крыльцом.

В 1951 году отец после тяжелой болезни скончался. Не стало в семье основного кормильца. А дом наш, вернее колхозный, тем временем приглянулся молодому и здоровому мужику Петру Захарову. Правление колхоза пошло навстречу ему. И колхозные коммунисты вынесли решение: дом отдать коммунисту и участнику войны Петру. Судьба вдовы и ее детей никого не волновала.

Выгнали нас из дома. А приютили изгнанников Логиновские, Федор и Наташа. Все Логиновские славились своей добротой и порядочностью. Они тоже были коммунистами. Дом у них небольшой, разделён перегородкой на две комнаты. В одной из них лежала тяжело больная мать, а на второй половине разместились мы вместе с хозяевами.

Выжить в то время можно было, только имея корову. Благодаря этому, через какое-то время маме удалось обменять тёлочку на зимовьё, размером 2 на 2 метра. Половину помещения занимала печь. А через год у нас уже был небольшой домик. Со временем его отремонтировали. И даже пристройку сделали. И мама одна знала, каких трудов стоило ей все это осуществить.

Мама никогда и никого не осуждала. И нам всегда наказывала не судить и не держать зла. Нельзя жить во злобе и обиде.

А дом купили рядом с тем, колхозным. И стали мы жить в соседях с братьями Петром и Михаилом.
И мама много лет дружила с ними по-соседски.

…Свет мой, зеркальце, скажи….

Вторая жизнь 3-х зеркал.

Сначала об одном.... Залежалось как-то в доме круглое зеркало. Ободок из скучного серо-белого пластика. Такое на стену не повесишь – непримечательно ничем. Решила сделать ему рамку.

Взяла кусок фанеры. Очертила на фанере круг больше зеркала на 10 см. Приклеила его по центру круга на ПВА. Предварительно сделала на фанере два отверстия для шнурка и продернула его с изнанки.

А с лицевой стороны стала оформлять рамку: приклеила на ПВА ряд за рядом гальку речную. Её мы привезли с берегов Забайкальской реки Ингоды.

Первый ряд вокруг зеркала - мелкими камушками. Следующие два ряда – ёлочкой друг к другу. Эти камушки более крупные. Следующий ряд – из более мелких. И последний ряд – крупные. Они немного выступают за край фанеры – прикрывают её.

А что же делать с небольшими промежутками между камушками? Туда я капала клей и бросала стекляшки. Их продают для аквариумов. Гальку покрыла лаком, обычным мебельным.

Зеркало готово!

"Любите жизнь, весну любите..."

Стучит швейная машинка. Мама что-то шьёт. Интересуемся – что и кому?
-- Узнаете, когда время придёт! – смеётся мама.

Узнали скоро – приезжает Тоня в гости. Мы в восторге и радостном ожидании. Она живёт в Чите. Видимся редко.

Справа - Тоня.

А когда-то Тоня работала в райкоме комсомола, и мы встречали её на окраине села. Вот вдалеке замаячил её силуэт. Бежим навстречу. Идёт она – высокая, красивая, вся в белом.

С её приездом всегда в доме праздник. Пахнет свежей выпечкой. На пороге один за другим возникают гости. Среди них и наши учителя.

Ждём момента, когда гостей в доме не будет... Мама появляется в длинном цветном сарафане, сшитом накануне, в белой блузе с рюшами и чепчике. Тоня – в мужской одежде, с нарисованными угольком усиками и папироской в уголке рта. Начинается представление - веселый экспромт. Тоня с мамой в ударе. С каждым выходом что-то новое, забавное и смешное.

Это – первая часть. Вторая поздним вечером – мы долго слушаем в их исполнении старинные русские песни. Песни то и дело прерываются смехом и разговорами. Мама с Тоней - близкие подружки, хотя разница в возрасте у них 22 года.

Тоня посвятила маме стихотворение, опубликованное в литературном буклете в Севастополе в 2007 году.

Сестре любимой.

На Центральной улице старый низкий дом.
Сердцу люди милые проживают в нём.
Там моей сестрицы светится окно,
Всех объединяет в целое одно.
Светит, греет, радует, отдаёт теплом,
Связывает узами с мамой и отцом.
Близкий ли, далёкий родственник идёт,
Он привет и ласку в нём всегда найдёт.
Чай традиционный на столе всегда,
Там душевность ценится больше, чем еда.
Старого и малого в этот дом влечёт.
Всей родни огромной мирно жизнь течёт.
Коллективом дружным в радости, в беде,
В праздничном застолье, в будничном труде.
От недавней встречи, сердце, не стучи.
Пусть окошко светится звёздочкой в ночи.

В одном из писем ко мне в 2008 году Тоня пишет: «…Живу больше прошлым. Маму вашу, как и свою, ежечасно вспоминаю. Сколько она мне и всем нам дала! Как она согревала всех, своих и чужих. Если бы не она, кто бы мы были? Это неоценимо!…»

Тоня в деревне



И где твоя душа витает?


Родился у Тони сынок, первенец.



"Ресницы тёмные сомкнуты,
В подушках кудри улеглись,
Все прелести зари румяной
На щёчках нежных разлились.

Ребёнка спящего дыханье,
Прикосновение руки –
Как сохранить минуты счастья?!
О, Господи, мне помоги!

Вот я стою, дышать не смея,
Колени полу преклонив,
И это чудное виденье
В душе надолго сохранив".

А потом родились дочки-двойняшки.

"…Вниманья много заняли в начале,
И день и ночь кричать могли,
Чтоб в колыбели их качали.
Беспечной жизни нашей дни
Наполнились таким содомом!
И детский крик. И плач, и смех
Звучат с тех пор в душе и в доме.
Сестрёнкам крупно повезло:
Восторженно их братик встретил,
И от родительской любви
Отполовинив, не заметил…"

Летом меня мама обязательно на какое-то время посылала к Тоне. Хоть как-то помочь ей справиться с её беспокойным семейством.

Григорий Константинович много работал. А нужно где-то и что-то из продуктов достать. В какой-то мере выручал «сухой паёк». Но его хватает ненадолго. Сложно жить во времена полного дефицита. Но жили и выживали. И не поддавались унынию.
Тоня, как и мама наша, человек весёлый, она часто смешила нас и разыгрывала.

А годы, между тем, летят неумолимо быстро. Повзрослели дети. Подросли внуки. Появились у Тони и правнуки.

Из стихотворения Тони первому внуку:

"… Наш юный начинающий поэт,
Наш музыкант, певец, рассказчик –
Талантов прочих праздничный букет…"

Не помню, какому поэту принадлежат слова: "…И внуки вытеснят из мира нас…" .

В 2001 году в Севастополе ушёл из жизни Григорий Константинович. Двумя годами ранее – Геннадий Яковлевич, мой муж.
В 2007 году Тоня прислала мне сборник Литературный Севастополь № 3. Здесь опубликовано её стихотворение, посвященное мужу, которое созвучно и моим чувствам:

Где ты?

Сентиментальной лучше быть,
Чем быть, как дерево, дубовым.
Тебя во веки не забыть,
С тобой делилась чувством новым
Или стихом, рождённым вдруг,
Переживаньем иль восторгом.
Но где же ты, мой милый друг?
С судьбой бессмысленные торги.
Где ты? В каком таком краю?
И где твоя душа витает?
Какие птицы там поют?
Цветы какие расцветают?
Иль тьма и мрак, и пепел, тлен,
Или покой под камнем серым.
Надеюсь, не попал ты в плен,
Когда прощался с светом белым.
Душа свободна и летает,
Но только в образе другом…
Ко мне, быть может, прилетает,
Но я её не узнаю.
Я только нищим подаю.
Да тихо свечи в церкви тают…



«Грусть твоя – прошедшее вчера».

Вновь и вновь разбираю мелкий убористый почерк.

В 2004 г. Тоня мне написала: «…Теперь я уж не говорю, сколько мне лет. А если деваться некуда, то – 70 или скоро 70. Все моложе меня. А старость вперёд меня бежит. И кто ей рад?…

Живу интересной жизнью. Посещаю клубы, литературные и музыкальные гостиные. Много интересных людей встретила. Познакомилась с поэтессами. Хожу на слушания. Сама читаю. Несколько стихов взяли в сборник. Легко и свободно общаемся…»


В кругу друзей-литераторов (в шляпе - Тоня).


17.11.2008: «…Я одна жива из нашей большой семьи. Слава Богу... Издали так вроде бы и нет моих …лет.

Реже посещаю мероприятия, но не отошла ещё от дел литературного объединения. И может это-то и держит меня на плаву. Подстёгивает многовековую лень и сопутствующие ей пороки… Задумываю сделать много, а делаю из всего кое-что и кое-как…»

Это отрывки из писем нашей любимой тётушки Антонины Дмитриевны Пермяковой. И пусть она простит меня за раскрытие тайны переписки.

На днях у Тони (мы с детства зовём её Тоней) День Рождения. Мы все поздравляем её! Желаем здоровья на радость всем! И пусть будет с ней всегда вдохновение! Вот как она об этом просит:

"Не уходи, не покидай
Меня, божественное чувство.
Прошу тебя! О, Боже, дай
Постичь поэзии искусство.
Побудь со мною, вдохновенье!…"

* * *

"Приснилось, что Пегас вернулся.
Чуть-чуть крылом слегка коснулся –
И я очнулась ото сна.
И на душе теперь Весна.
Что мне теперь Крещенские морозы?
И вижу я не снег, а розы,
Лишь о любви мечты и грёзы -
Польются и стихи и проза.
Но обещаю осторожно,
В году же Новом всё возможно.
Коль не смогу, так извини –
Теперь у нас же год Свиньи".

Мы очень любим Тоню!

Как напутственное слово звучит для нас её стихотворение:

"Любите жизнь, Весну любите,
Не будьте хмуры и сердиты.
Любите Осень, Зиму, Лето
Вас жизнь вознаградит за это.
Прощайте всем, и вам проститься.
Не позволяйте возгордиться!…"

Я несколько лет храню маленький клочок бумажки. Его Тоня вложила когда-то в письмо. Это первый набросок стихотворения, опубликованный в литературном буклете в 2006 г. (выпуск седьмой).

"Просты стихи мои, как белая ромашка,
Как василёк, синеющий во ржи,
В рубашке ситцевой и нараспашку,
Коснутся нежно чьей-нибудь души…"

Её стихи о природе, о любви, о жизни очень искренни и написаны с большой любовью.

Вот строки из стихотворения «Осень»:

"От чего душа полна печали,
В этом виновата ли пора?
Ветками берёзы покачали:
Грусть твоя – прошедшее вчера…"



А эти строки из стихотворения « Края родные»:

"…Увидеть вновь бы те края,
Где хоровод берёзок милых.
Там сок берёзовый весной
И запах лиственниц, багула,
Пьянящий дух стоит лесной
Среди весеннего разгула…"

* * *

"Берёзы, Берёзы! Берёзы – двойняшки.
О, как вы нравитесь в белых рубашках.
Ива, берёза, а рядышком туя –
Это же Крым! Это рай, где живу я!"

Ранее я писала, как деревня встречала День Победы. А на моей картине "И превратились в белых журавлей" – руки нашей бабушки Анастасии Андреевны – матери Тони. Я помню эти руки, как они гладили холодные фотографии сыновей. Лихим событиям военных лет Тоня посвятила свои стихи.

Эти строки из стихотворения «Фронтовой треугольник»:

"…Я треугольник тот храню.
Стара военная бумага.
Какой же был он молодой!
Откуда смелость и отвага?

Как сильно Родину любил,
Ей до конца был предан, верен.
За нас он голову сложил,
Но до Победы не дожил,
А как в Победе был уверен!"

Отрывок из стихотворения « Победителям» :

"Всё рухнуло в год 41-й
И жён покинули, невест.
А с фронта кто вернулся первый?
Те, кто без ног, и кто без рук,
А кто и вовсе не вернулись.
Вы испытали столько мук,
Не все Победе улыбнулись…
Седые юноши войны,
Герои, родины сыны…
Вы нам Победу принесли…
Поклон Вам низкий до земли!"

Как избавиться от монстра.

Мазок за мазком накладываем краску на поверхность пианино. Смешали коричневую и белую акриловые краски. Вдруг Марина рассмеялась.

-Ты что? – удивилась я.
-Розовый слон. Слон из сказки!
-Пусть розовый, зато какой светленький.

Однако метаморфозы для пианино ещё впереди. Мы решили его позолотить.Два слоя Золотистой акриловой краски. Заключительный слой – акриловый лак.

Теперь розовый слон превратился в золотистого красавца.

Несколько лет мы терпели монстра с острыми черными щетинками. Не решались к нему подступиться.

И однажды терпению пришел конец. Предварительно машинкой ошкурили поверхность пианино. Отдельные детали пришлось снять. Недоступные места покрыли уничтожителем красок, ошкурили, покрасили.

И вот он перед нами во всей своей красе. Дети Саша и Даня довольны. Заниматься за таким инструментом оказалось приятнее. И в комнате стало уютнее.

А вот стул я сделала только через 2 года, т.е. в 2011 году. Полностью заменила старые сиденье и спинку. Теперь стул соответствует инструменту.

Быль о разнарядках и Ворошилове.

Что-то в жизни сельчан иногда происходило непонятное, пугающее. Что-то передавалось из уст в уста шепотом, с оглядкой.

Теперь уже не помню фамилию местного юмориста. Рассказывали, что он надумал назвать родившегося бычка Ворошиловым. За что и пострадал. Увезли его люди из области. И никто больше о нём ничего не слышал.

Сгинул без следа мужик...

А вот что рассказывала моя тётка Наталья. Гостила она у своего дяди Филиппа в Бурятии. Проснулась ночью по нужде. Из кухни доносились приглушенные голоса. Падала на пол тусклая полоска света. Подошла на цыпочках. Вокруг стола в клубах табачного дыма сидели мужики. Коптила лампа.

Поняла из их разговоров, что опять пришла разнарядка – выявить в селе несколько человек – врагов народа. Мужики курили и вздыхали. Как долго это будет продолжаться? Каждый из них мог оказаться когда-нибудь таким врагом...

Наталья быстро вернулась в свою постель – слушать опасно. Много лет она хранила эту историю в тайне. Рассказала только, когда наступили хрущёвская оттепель.


Это изображение "отца народов", высеченое из скалы, находилось недалеко от полотна Забайкальской железной дороги. Я видела его во время поездки на Дальний восток в 1956-57гг. Когда снесли - не знаю.

…занавесьте мне окна туманом…

Поселившись в деревне и окунувшись в новую жизнь, мама многому удивлялась. И не всё понимала и принимала. Женщинам, которые курили и не всегда выбирали выражения, мама говорила, что это не красиво.

Было у мамы, да и у бабушки с дедушкой и их детях – маминых братьях и сёстрах, чувство врождённой культуры поведения. Проявлялось это и у нас.

Когда мама была жива, я начала записывать её воспоминания, что-то вроде родословной. В эту тетрадь сделала запись её младшая сестра Тоня.

« В нашем доме у первых на деревне появились граммофон, потом патефон. Много пластинок с романсами. Братья Петр, Дмитрий, Николай, Иван и Павел часто собирались с друзьями, устраивали концерты, читали наизусть Пушкина и Лермонтова. Все умели играть на гитаре, мандолине и балалайке. Вместе исполняли « Светит месяц», « Во саду ли…», « В крови горит огонь желаний» и другие песни и романсы.
Это всё происходило до Великой Отечественной Войны».

Мама моя, Агриппина Дмитриевна, была заводилой во всех делах. В наш дом любили в долгие зимние вечера приходить соседи. Мы, дети, заготавливали днём лучины на случай отсутствия керосина. И вот под треск лучин взрослые читали по очереди вслух «Вия», «Вечера на хуторе близ Диканьки» и многие другие.

Мы обычно сидели на кровати. От страха прислушивались к каждому скрипу в доме. Боялись выходить по нужде во двор.

Мама на такой случай посоветовала при входе в тёмные сенки говорить: «Не я тебя, раб, боюсь, а ты меня, раб, бойся». И страх проходит. И тут же рассказала свой случай. Возвращалась как-то поздно. Зашла в сенки и сказала: «Не ты меня, раб, бойся, а я тебя, раб, боюсь». Спохватилась, что все перепутала и с визгом заскочила в дом. Перепугала всех домашних. И долго потом над ней потешались.

Любила мама стихи. Иногда читала наизусть Пушкина, Некрасова или Ярослава Смелякова. Особенно ей нравилось стихотворение:

Если я заболею,
К врачам обращаться не стану.
Обращаюсь к друзьям
( Не сочтите, что это в бреду):
Постелите мне степь,
Занавесьте мне окна туманом,
В изголовье поставьте
Ночную звезду.

Я ходил напролом.
Я не слыл недотрогой.
Если ранят меня
в справедливых боях,
забинтуйте мне голову
горной дорогой
и укройте меня
одеялом в осенних цветах.

Порошков или капель - не надо.
Пусть в стакане сияют лучи.
Жаркий ветер пустынь,
серебро водопада -
вот чем стоит лечить.

От морей и от гор
так и веет веками,
как посмотришь - почувствуешь:
вечно живём.
Не облатками белыми
путь мой усеян, а облаками.
Не больничным от вас ухожу коридором,
а Млечным Путём.

1940

Мама, я и сестра Ирина, и любимые мамины цветы марьины коренья.

Этот день Победы!

На нашу станцию имени Кагановича приходили составы обгоревших вагонов, искорёженных какой-то навероятной силой. Мы знали о войне. Вместе со взрослыми переживали.

Периодически дотягивались до чёрной тарелки на стене. Прижимались ухом. Услышать что-то удавалось не всегда. Чаще всего слышали треск или что-то отдалённо напоминающее человеческую речь.

Однажды утром мы грелись на солнышке на завалинке. Вдруг из-за поворота – всадник. Скачет во весь опор и кричит: "Победа! Победа! Наши взяли Берлин!" Мы повскакивали, и все по домам кинулись – сообщить новость.

А потом в селе был устроен праздник. Во дворе детского садика накрыты столы. Всё кругом было украшено зелёными ветками. Солнце, зелень, запах вареного мяса и картошки. И улыбающиеся со слезами на глазах лица обычно хмурых людей.

И невесть откуда взявшаяся гармонь выдала залихватские: "Ты, Подгорна, ты, Подгорна, широка ты, улица"…

Радовались все и плакали все. В каждом доме кто-то не вернулся с этой жестокой войны.

Зорькины лепешки.

В детстве нас летом по очереди поднимали с зарёй. Прогнать корову в стадо.

Грязно и холодно... Грязь пролезает между пальцами босых ног. Обратно бегом. Наскоро соскребешь пальцами грязь на крылечке. И падаешь на душистую траву. Её мы ежедневно стелили на пол в кладовке. Спали на ней. Холодные ноги сунешь кому-нибудь под бок. И тут же засыпаешь...

Зимой трудно было удержать нас в доме. Хотя и одёжка не по Забайкальской зиме.

Любимый выход - на речку. Она подо льдом. Берег высокий. Спуск покрыт льдом. С осени его специально заливали водой - ведь уже в октябре наступали стойкие морозы.

И с ветерком до другого берега катились! Кто на досточке, кто на чём - санок-то не было. А чаще всего съезжали с горки на замерзшей коровьей лепешке. Вот уж чего в избытке! Ведь у нас во дворе - корова Зорька, также и у других.

Сдать на макулатуру? Ни за что!

Вторую лампу мы с Мариной сделали из старых не нужных книг. Эту идею подсказал Марат Ка.

Предварительно книги поочередно окунули в разведенный клей ПВА. Высушили под прессом. Покрасили в разные цвета. Сложили стопкой, склеив их между собой. Снизу стопки приклеили 4 крупные пуговицы – ножки.

Посредине стопки просверлили отверстие для провода. Вставили металлическую трубку, в неё продёрнули провод. На трубочку – она выше стопки книг на 12 см – надели металлический стаканчик от старой люстры. Стаканчик задекорировали золотистой подарочной лентой.

Абажур купили белый с черными завитушками, почти повторяющими рисунок на обоях. Он очень хорошо лег на стаканчик. Зафиксировали его клеем. Лампа готова.
Конечно, она тоже нашла своё место в комнате у внучки Саши.

Прилетела стрекоза на огонёк.

Стоял кувшинчик в шкафу, позабыт-позаброшен. Невзрачный, коричневый, скучный. Такой в горку не поставишь. Но и не выбросишь.

Что-нибудь да и получится из него! Для пробы сделала ему воротничок на горловинку. Из кожи. Не смотрится. Покрасила воротничок белой акриловой краской. А заодно и сам кувшинчик. Белый, но все-таки чего-то не хватает. Нанесла на него контурный рисунок черной краской. Хорошо!

А не сделать ли из него настольную лампу? Сказано – сделано. Просверлила в нём отверстие, протянула провод. На горлышко кувшинчика положила тарелочку из набора детской игрушечной посуды, предварительно просверлив отверстие для провода. Приклеила к тарелочке патрон, покрасила.

Пока готовили кувшин, приобрели подходящий абажур. Красиво, но все же чего-то не хватает... Тогда-то и появилась на абажуре стрекоза. Её я нарисовала контурным рисунком черной акриловой краской.

Теперь бывший кувшин, превратившийся в лампу с изюминкой, занял видное место на столе у внучки.

Про Лариошку, игранчики и деготь.

В зимнее время молодёжь устраивала вечеринки. Их называли игранчиками. Собирались поочередно друг у друга. Освещение – керосиновая лампа. Без застолий. Собирались и у нас.

Готовились к игранчикам загодя. Что-то шили, перешивали. Придумывали украшения для платьев…. Сочиняли частушки на местные темы… .Тон задавал гармонист.

Пели, танцевали, играли в фантики, состязались в частушках и плясках. Особенный интерес вызывали состязания чечёточников.
Среди них отличалась одна девушка, её всегда вызывали на бис.

Вспоминаю вечер, на гармонике играл Ларион. Какое-то время назад его невеста ушла к другому. Шутники не упустили такой шанс, и выдали частушку:

Вставай, маменька, поране,
Обойди вокруг избы,
Косолапый Лариошка
Не намазал ли столбы!

Сейчас мало кто знает про этот обычай в деревнях. В то время молодые могли знать о нём из рассказов старших. Если невеста изменила жениху или совершила по тем временам непристойный поступок, то парень с дружками мог намазать дёгтем столбы на воротах избы девушки. Это был настоящий позор.

Случись такое – сраму не оберёшься. Приходилось срочно соскребать дёготь. Слава Богу этот обычай изжил себя.

На шутки не принято обижаться. И Ларион дал достойный ответ шутникам. Тоже частушкой.

Сквернословие и вульгарность на игранчиках были не допустимы. Собирались в избу до 30 и более человек. Приходили и пожилые, отвлечься от своих дел, на молодых посмотреть и поддержать своих.
Интересно, с задором проходили вечеринки. Казалось, изба сотрясается от смеха и плясок.

Здесь проявлялись все скрытые таланты. Особо одаренных сельчан зазывали на все игранчики.

Дельфины в океане.

Форма океана в этой картине в виде шара. Её я позаимствовала в каком-то журнале.

Шар – океан. По его окружности плещутся волны. Сверху шар светлый – солнце пробивается сквозь воду. Ниже – толща воды, дно океана. Дельфины играют близко к поверхности. Под ними плавают разные рыбки, растут кораллы, ползает всякая удивительная живность.

Фон океана - из песка. Всё что внутри океана - рельефное изображение, сделано наложением слоёв клея ПВА и песка. Затем окрашено красками. Это может быть акварель или гуашь.

Вокруг океана вместо рамы – песок, галька и морские звезды из песка. Всё приклеено на ПВА. Размер картины 1,2 на 1,2 метра.
Попробуйте! У Вас тоже получится.

Умная Глафира.

Мы, деревенские дети, обязаны были работать на летних каникулах. Я , 13-летняя девочка, возила продукты на сортоучасток. Многие колхозники жили на полевом стане безвыездно. Из дома им посылали молоко, хлеб и другую снедь. Кто чем был богат.

На телегу, в её заднюю часть, ставился ящик в несколько отделений - каждое для одной семьи. Молоко отправляли в берестяных туесках с деревянной крышкой. Утром надо объехать все дома, собрать продукты. К обеду уже нужно быть на полевом стане.
После обеда я работаю в поле вместе со всеми.

Вечером часть колхозников заторопилась домой на ночь. В тот день, как обычно, я уезжала последняя. Пока на телегу сложили посуду, пока помогли запрячь лошадь (у меня ещё не хватало сил самой всё сделать), и я осталась наедине с Глафирой.

Это лошадка моя - Глаша, Глафирочка была уже в возрасте. И окрас у неё седой с темными вкраплениями. Хвост из темно-коричневого со временем стал непонятно-рыжеватого оттенка. Такая же неухоженная длинная чёлка, из под которой за всеми наблюдают большие умные глаза.

Я поспешила на своё место. Взяла вожжи, понукнула. Но моя Глафира оставалась невозмутимой. И совсем не горела желанием догонять уезжающих. Мои слабые попытки поторопить ее - она просто игнорировала.

Глафира давно усвоила, кого ей надо побаиваться. Меня же она сразу раскусила. Жиденький прутик да вожжи были для нее что дробинка для слона.

Глафира недовольно отвечала мне лишь легким движением хвоста. Мол, не суетись, бесполезно. Пока она вышагивала не спеша, наступила темнота. Ни огней, ни каких-либо звуков...

Вот и перекресток дорог. Налево – 4 км через мост. Направо – близко, но – там река. Она ещё днем сильно разлилась. Ехать опасно. Один из колхозников приехал на стан после обеда и рассказывал, как его телегу чуть не перевернуло на реке.

Я остановила Глафиру. Что делать, куда повернуть?
И вдруг позади, со стороны кошары, кто-то едет. К своей радости я узнала голос братишки.

- Вовка! – закричала я.
- Вика! Ты что так поздно? Одна что ли?
- Куда поедем? – спрашиваю его.
- Через речку нельзя. На мост надо ехать. Давай за мной.

Тут уж моя Глафира и побежала. Казалось, даже на метр боялась отстать от его телеги. К середине ночи мы были дома. Мама на коне уже ездила искать меня.
Вернулась расстроенная, не знала, что делать дальше. За сына-то она не переживала. Хотя ему было всего 11 лет, но он был, не в пример мне, по делам своим почти взрослый.

А меня после этого случая перевели на другую работу.

Седой и загадочный.

Много раз проезжала я на поезде мимо Байкала. Величественный и неповторимый.
Всегда разный. Мне очень хотелось увидеть его седым. И однажды это случилось.

Серебристо-белая с голубыми переливами, эта обволакивающая все вокруг и завораживающая пелена тумана сливается с водами Байкала. И за всем этим великолепием скрывается небо, и где-то затерялась линия горизонта...

Неописуемой красоты он становится при закате солнца! А если над Байкалом желто-оранжевое солнце, голубое небо и белые шапки облаков, такое не забудется. Удивительный и загадочный Байкал!

Я попыталась изобразить это на своей картине. Картина из речной гальки и песка. Береговую линию я выложила галькой. Гора, покрытая зелёным лесом, спускается к самой воде. Сине-голубая вода у берега клубится белой пеной. Над Байкалом висит желто-оранжевое солнце. От горизонта к берегу, оно отражается желто-оранжевой дорожкой. На голубом небе белые облака, слегка окрашенные солнцем. Линия горизонта расплывчата.

Фон картины – из песка. Песок ложится на клей ПВА. Дальше – дело за красками.

Теперь Байкал всегда со мной, и я не устаю любоваться им!

«И плетьми бита, и без колосков…»

Дело было где-то в 44-46-м году.

Осенью захаживала к нам со станции мамина приятельница и бывшая соседка Фрося. Приходила она не одна. Многих гнал голод в села. Здесь можно было на полях набрать колосков. Если повезет, то из них можно было намолотить зерна, помолоть и порадовать семью.

Если повезет… А везло-то не часто. Заставляли колхозных бригадиров «оберегать» поля. После комбайна оставалось много колосков, жировали мыши, суслики и птицы. Но людям эти поля были недоступны. Тех, кто рисковал и пытался набрать колосков, били плетьми и отнимали собранное.

В один из дней мама долго ждала Фросю. Та пришла ночью, чуть живая – промокла вся, грязь месила целый день… Рассказала, что к вечеру на поле нагрянули всадники. Избили плетьми и заставили высыпать колоски на землю…

Мама успокаивала плачущую Фросю. Накормила, напоила горячим чаем. Потом они еще долго шептались той ночью…

Как пауты быков напугали. Непридуманные истории.

Сейчас не только молодые, но и среднего возраста люди, уже не представляют себе, какой была жизнь, по историческим меркам не так давно, 40-50 или 60 лет назад. В этой заметке - история, случившаяся много-много лет назад с моей мамой, Агриппиной Дмитриевной, работавшей в колхозе.

По весне женщины-колхозницы возили на поля навоз с ферм. Возили его в огромных корзинах. На телегу помещалась одна такая. Входило в нее не меньше тонны. Навоз был иногда сухой, иногда вперемешку с жидким. На запах внимания не обращали.

Впереди на телеге сидела возница с палкой, позади нее – корзина. Впрягались по два быка. Мама моя не сразу научилась управлять ими, не простое это дело было.

Однажды мама с подругой Еленой возвращались с поля домой. Мама, как всегда, ехала позади. Неожиданно быки у Елены забрыкались – появились пауты. Забеспокоились быки и в маминой повозке.

И вдруг, задрав хвосты, быки, как ошалелые, рванули со всех своих сил вперед, к кустам! И бежали уже не разбирая дороги - через поле, по кочкам... В кустах также неожиданно остановились. Елена оглянулась – ни корзины, ни мамы нет!

- «Груша, ты где?» - забеспокоилась Елена.
- «Я тут!» - донеслось откуда-то.
- «Да где же ты?»
- «Да тут я, тут!» - голос мамы звучал глухо.

И Елену осенило: корзина мамина лежала, опрокинувшись, вдалеке. Елена побежала, приподняла корзину – и мама выбралась оттуда. Платок с головы слетел, волосы и одежда были усыпаны соломой от навоза. Хорошо, что остатков жидкого навоза не было!

Елена помогла маме отряхнуться, вымылись в ручье. И продолжили путь….

Ушибы и синяки прошли. А случай этот стал анекдотом и всегда вызывал у них приступы смеха.